Авиация Второй мировой

Авиация Второй мировой

На главную English

Глава из книги подполковника Лео-Леонарда Чешира «Лётчик-бомбардировщик». Автор книги — ветеран британской авиации дальнего действия — недавно награжден Крестом Виктории, высшей британской наградой за воинскую доблесть. Свой первый боевой вылет Чешир совершил вскоре после начала военных действий. В числе первых его экипаж перешел на четырехмоторные «Галифаксы» — мощные машины, появившиеся на вооружении уже в ходе войны. Большой опыт, накопленный в бомбардировках крупнейших военных объектов нацистской Германии, выдвинул Чешира в ряд летчиков, выполнявших наиболее сложные задания. Так он стал «осветителем».

В массовых налетах на Кёльн, Рур, Берлин Чешир, выходя первым в район цели и освещая ее, облегчал работу остальных экипажей ведомых им тяжелых машин. Среди многочисленных книг о действиях британской авиации дневник Леонарда Чешира несомненно одно из лучших произведений.

Налёт на Кёльн

подполковник Леонард Чешир

Доброе утро, полковник.

— Доброе утро. Нашли цель?

— Нет. Облака...

— То же говорят и другие. Вернулись с бомбами?

— Нет. Конечно же нет. Кёльн.

— Высоту держали порядочную, по крайней мере?

— Две четыреста. Так по всяком случае утверждает штурман.

— Есть попадании в машину?

— Несколько штук.

— Видите, значительно лучше ходить на высоте. Не правда ли?

— Не думаю. А может, вы и правы.

— Осветительные бомбы помогли? Об этом запрашивает командование группы.

— Помогли. Но результат меньший, чем ожидало командование.

— Составьте письменное донесение. Надеюсь, никто не ранен?

— Радист.

— Стоки?

— Нет, он не мог идти в полет. Дэви. Новичок. Первый вылет.

— Серьезно.

— Да, кажется серьезно. Будет чудо, если удастся его спасти.

— Так... Идите соснуть. У вас усталый вид. Связи с вами не было с самого старта и до посадки. Мы уж думали, не случилось ли чего

— Рация вышла из строя. Спать не хочется. Пойду поем. Идем. Дэсмонд... Идем, Ривс... Доброй ночи... Идем Тэффи... Тэффи...

— Слушаю, сэр.

— Спасибо, Тэффи...

Будьте вы прокляты, Тэффи!

Будьте прокляты, прокляты! Поймите же, что это не в игрушки играть. От зениток становится просто жарко. Не можем мы повиснуть здесь на веки веков. Облачность растет. Если вы скоро не кончите, мы совсем ничего не увидим. Отвечайте мне... Отвечайте мне, будьте же вы прокляты! Луна полная, земля освещена, как днем. Никогда за всю мою жизнь Рейн не был таким отчетливым. Если вы не можете сегодня ориентироваться, уступите место. Дэсмонд, идите к штурману, поглядите, что с ним стряслось. Если он в своем уме и все дело в определении нашего места, сгребите карту. Поглядим ее сами. Слышите меня...

— Aга.

— В порядке. В хвосте. Ривс. Ривс... Задний стрелок!

— Говорит задний стрелок.

— Здесь командир. Вы меня не слышите?

— Слышу. Только очень слабо.

— Вниманне! Вижу истребитель. По левому борту. Идет в противоположную нам сторону. Глядите в оба. Он попал в разрывы собственных зениток. Надеюсь, они сами с ним и разделаются. Следите за разрывами. «Фрицы» сегодня здорово точны.

— Есть, командир.

— Радист!

— Говорит радист, сэр.

— Алло. Дэви! В порядке?

— В полном порядке, командир!

— Ладно. Сожалею, что на борту так шумно. Очевидно штурман заснул. Приготовьте осветительные бомбы и ждите моих распоряжений. Высота та же. Две семьсот. Смотрите только, не роняйте, а то взорвется раньше времени. Тогда... Ведь в каждой совершенно невозможное количество свечей.

— Отлично. Буду внимательным. Наконец возвратился Дэсмонд. Он ударился головой о приборную доску и, как обычно, принялся тихо причитать. Устраивался Дэсмонд на своем месте очень медленно, ерзал до тех пор, пока не добивался удобного положения, и лишь тогда включался в сеть внутренней связи.

— Ну, что случилось?

— Внутренняя связь вышла, видимо, из строя. Либо дело в наушниках штурмана. Он говорит, что в течение двадцати минут пытается с вами связаться. Вы не отвечаете и подворачиваете в сторону, противоположную той, которую он требует. Штурман знает абсолютно точно наше положение, ломает себе голову, почему вы не выводите машину на цель.

— Где мы?

— Двенадцать миль к северу: между Весселингом и Кельном.

— Отлично. Поворачиваю на юг.

— Слишком поздно. Цель закрыта облаками.

— Чёрт! Бессмысленно ходить в поисках окна. Через несколько секунд закроется весь Рейн. Ну и ветер.

— Северо-западный. Восемьдесят миль в час. Наблюдение Тэффи.

— Тогда пойдем на Кельн. Его-то я найду и сам. Тут курс безошибочный. Пойдите скажите об этом Тэффи. Ладно? Пусть целит в сортировочную. Как только окажемся приблизительно над целью, пускай ударом ноги передаст, куда подворачивать. А вы передадите мне. Идет?

— Идет.

— Да, Дэсмонд.

— Слушаю.

— Передайте ему: не зная в чем дело, я ругался на чем свет стоит. Скажите, что прошу прошения.

— Так точно.

— Через пять минут. Дэви, нам понадобятся ваши осветительные. Сожалею, что пришлось так долго испытывать терпение.

— Отлично, сэр.

— Я пойду вдоль восточного берега, Дэсмонд. Затем лягу, примерно, на курс домой... Отбомбимся... Огонь зениток немного ослаб. Они перенесли его на кого-то другого... Вы видите кого-нибудь? По левому борту и ниже нас. Прямо к запалу от реки. Горит... Поддают жару зенитки. Ему ни за что не удастся вырваться из этих прожекторов. Кто он? Надеюсь, не Джимми... Джимми собирался идти на малой высоте... Ривс. глядите в оба за истребителями. Остальное берем на себя. Кажется, они попали. Да, попали. Левая плоскость у него в огне. Теперь и правая. Кажется, все-таки управление не потеряно. Вероятно, горят баки или моторы. Курс держат, но быстро теряют высоту. Стелите за парашютами. У них достаточно времени, чтобы выброситься. Думаю, они уже это сделали.

— Кажется позади истребитель, командир.

— Отлично. Следите за ним. Сообщите, если увидите, когда пойдет на сближение.

— Потерял его из виду. Думаю, он нас не заметил.

— Мы над Кельном. Дэсмонд. Тэффи готов?

— Да. Он занят прицелом. Предохранители убраны. Бомболюки открыты.

— Правильно. Ложусь на новый курс. Землю впереди не вижу, так что все делается приблизительно. Передайте Тэффи. Ладно?

— Да, он предупрежден. Левее... Еще левее... Зенитки прекратили огонь. Нигде нет и признаков разрывов, прожекторов.

— Который час?

— Час тридцать пять.

— Значит, опаздываем на десять минут. Вероятно, мы последние над целью.

— Вот их противовоздушная оборона и решила, что мы уже скинули бомбы и уходим на свою базу. Потому-то они нами не занимаются.

— Не будьте наивным. Игра знакомая — ловушка. Не знаю в точности, что за ловушка, но ловушка несомненно. Наверно, истребители.

— Левее... Левее... Еще левее... Градусов двадцать. А орудия на земле продолжают молчать. Неприятное ощущение. Странное, но очень четкое предчувствие. Глупо, конечно, что я не могу отделаться от него.

— Правее немного. Так держать!

Что они, чёрт их побери, задумали? Просто странно...

— Внимание... Поворачивайте быстрее... Поворачивайте...

Шум взрыва ударяет по сознанию. Вниз. Вниз. Мы падаем. Я чувствую струю воздуха. Мы идем очень быстро — двести, триста, четыреста миль в час. Точно скорость я не знаю. Но кто может ее знать?.. Почему так болят глаза? Бог мой! Я не вижу. Все темно, все абсолютно темно. Конечно, я брежу. Да, брежу. Я, вероятно, ослеп. Давно уже хотел познать, что такое слепота. Теперь я это знаю. Смешно, но что разницы никакой нет. Просто я не вижу. Вероятно, позднее будет иначе. Вероятно, я пока еще не привык к новым ощущениям. Нет, какой же я глупый. И вовсе я не ослеп. Это просто осветительная бомба. Да, начинаю вспоминать.

Прямо передо мной. Страшная яркая, желтая осветительная бомба. Кажется, она разорвала мне глаза, проникла в самые глубокие извилины моего мозга. Да, яркая осветительная бомба ослепляет вас, но лишь на несколько минут. Потом вы снова начинаете видеть. Минуты? Или это секунды? Не знаю. Кажется, я не могу выполнять мою работу достаточно хорошо. Возможно, я устал. Нет, речь идет о минутах, так как с момента, когда все это произошло, утекло безмерно много времени. Похоже на то, что вы выходите из освещенной комнаты в полную тьму.

Потом шум. Да, ну и шум! Кажется, что все кости моего тела переломлены. Не думаю, чтобы на самом деле это было так. Самочувствие более или менее хорошее. Немного устал. Вот и все. Ощущение начинающегося заболевания. Больше всего болит сердце. Но источник боли ниже, в желудке. Нужно прыгать. Прыгать? Да, прыгать. Никогда в жизни я не прыгал. Часто хотел это сделать, но не приходилось. А теперь нужно. Конечно, прыжок при таких обстоятельствах дело совсем иное. Уж если прыгать, то тогда, когда хочется тебе, а не «фрицу». Часто я задумывался над тем, успеем ли сделать на борту все, что будет необходимо. Расстегнуть ремни, выбраться с сидения, спуститься вниз, достать парашют.

Один Бог знает, где сейчас мой парашют. Я его запрятал куда-то в нос и с тех пор ни разу не видел. Некоторое время назад там лежали два ранца. Неизвестно, однако, был ли в их числе и мой. Да, время от времени я вспоминал о парашюте, но всегда дело ограничивалось одними лишь добрыми намерениями. Лишь теперь я понял, каким я был сумасшедшим.

Если это конец, если не будет больше докладов после полетов, не будет больше: «Доброе утро, полковник», не будет писем матери, телефонных звонков Мэксин, нужно время, чтобы вспомнить в последний раз обо всем. Такое большое событие в моей жизни не может так вот просто придти и уйти в прошлое. Не так все должно происходить. Не так? Да, совсем не так. Сказать, в чем неправильность, не могу. Но знаю, что происходящее неправильно. Знал ведь, что не все было в порядке во время первого вылета с Дэсмондом. Тогда оказалось— горели опознавательные огни.

А, знаю в чем дело! Какой же я, право, глупый. Теперь все кажется мне глупым. Да, штурвал. Его нет в моих руках. Руки пусты. Но этого не должно быть. Руки должны сжимать штурвал. Не мог же он исчезнуть. Надо поискать. Ага, вот он. Да, держу его. Какая разительная перемена. Я чувствую себя совершенно новым человеком. Небольшое движение рук, и мы перестаем падать. Нет. Не знаю, в чем дело, но мы все-таки идем вниз и притом идем быстро. Знаю, кажется, что идем быстро, так как ветер свистит в ушах. Вниз. Почему всегда вниз? И дождь... Где я это читал? «Король Лир», «Гамлет», «Ричард II»... Правильно. Это — в «Ричарде». Нет, я не уверен. Ведь Шекспира я читал так давно.

— Отбомбились?

***

Что заставило меня проговорить это слово? Я ведь совсем не думал о бомбах. Я даже не собирался сказать подобную фразу. Она вырвалась сама собой. Никто как будто не ответил, думаю, что никого в живых не осталось. Почему я кашляю? Я ведь не простужен. Да, уверен, не простужен. Во всяком случае несколько секунд назад я был здоров. Но раз я кашляю, значит простудился. Теперь слезятся глаза. И запах. Горький, как тогда, в убежище, когда «Юнкерсы» бомбили наш аэродром. Если запах не прекратится, я не смогу скоро дышать. Необходима мокрая тряпка...

— Дэсмонд, дайте мне полотенце. Ясно, Дэсмонда нет. Что с ним?

Кислородную маску! Вот это мысль. Кислородную маску! Где она? Где-то рядом.

Но где? Бог мой, нашел. Быстро, друг, быстро, пока не поздно. Нет, не так быстро. Расторопнее, но медленнее. Задержим дыхание. Так, так. Остается найти рычаг включения. Снимем перчатки. Рукой в перчатке рычаг не сдвинуть. Вот так. Наконец-то облегчение. Наконец-то облегчение. Теперь я никогда не расстанусь с противогазом.

— Отбомбились?

Никто как будто не отвечает. Смешно, правда. Кто-нибудь да должен же быть на борту Не попрощавшись. Дэсмонд не спрыгнет. Вот... Кто-то говорит. Что он говорит? Не могу разобрать. Нет, могу...

— Я ранен... Я ранен...

Кто это. Голоса узнать не могу, а имени своего он не называет. Как будто слова доносятся из носовой части фюзеляжа. Нет, из хвоста. В хвосте произошло что-то страшное. Не знаю, что именно, но основной взрыв произошел именно там. Началось с осветительной бомбы. А затем последовал взрыв позади. Он был значительно сильнее первого.

Там, конечно, никого в живых не осталось. Значит, слова доносятся спереди. Что я должен сказать? Мысли путаются. Все сейчас безразлично. Нужно прежде всего прекратить падение. До чего же тяжело заставить себя думать... Я не могу ему помочь. Я не могу ничего для него сделать...

***

Дым рассеялся и, подобно солнечному лучу, я снова обрел способность видеть. Не помню, быть может я моргнул раз или два, зажмурился. Во всяком случае теперь я хорошо видел. Взглянул на указатель высоты. Тысяча пятьсот метров.

Высоты достаточно. Куда больше, чем предполагал. Кажется, мы пикировали многие годы, продолжали пикировать и теперь. Приборы болтались на своих проводах. Значит с их показаниями особенно считаться не следовало.

Когда падение прекратилось и мы снова вернулись к горизонтальному полету, стрелки приборов начали медленно возвращаться к своему нормальному положению.

Видимо сами приборы не были повреждены. Я начал выяснять нанесенный нам ущерб.

Прежде всего моторы и плоскости. Вероятно, обломки обожженного металла. Они ведь приняли на себя основную тяжесть взрыва. Я выглянул и остолбенел. Оба мотора работали. Работали, как обычно. Ко мне внезапно вернулась способность воспринимать звуки, и тогда до моего сознания донеслась музыка гудящих двигателей. Почему же я не слышал гула раньше? Как я мог сомневаться в моих моторах?

Что-то зашевелилось. Взглянул вниз и различил очертания стоящего там человека. Он смотрел на меня. Свет погас. В призрачном отсвете луны силуэт казался искаженным. Огромные руки. Широко открытые глаза. На лице и плечах — кровь. Один Бог знает, кто или что это было. Я по крайней мере не знал. Попытался представить себе, кто был человек внизу. И не мог. Очевидно, слова: «Я ранен, я ранен»,— принадлежали ему. Мы смотрели друг на друга. Внезапно он отвел взгляд в сторону и глухо закричал:

— Пожар. Горит бак!

— Выключите его!

***

Наконец, я овладел собой. Не думаю, чтобы человек внизу слышал мои слова. Не успел я кончить фразу, фигура исчезла в направлении горящего бака. На некоторое время я остался один.

Мы шли, сохраняя более или менее горизонтальное положение, но что-то где-то явно испортилось. Машину качало, как качает маленькую шлюпку на крутой волне. Было такое впечатление, словно ослабли тяги управления. Сердце мое замерло в тот момент, когда я бросил взгляд на мотор. Новый взгляд на приборную доску. Поразительно, но ни один из приборов не давал ни малейшего основания для тревоги. С трудом я верил своим глазам.

Стрелка компаса держалась на одном и том же курсе. То же показывали и все другие навигационные приборы. И они не были повреждены. Я синхронизировал гирокомпас, так как нормальная его работа была нарушена взрывом. Лишь тогда я понял, в чем дело. Сумасшедший! Ну не сумасшедший ли? Мы шли почти чистым курсом на восток, в глубь Германии, имея позади себя ветер, дующий со скоростью восемьдесят миль в час.

Подумать только — забыть такие элементарные вещи. Тотчас я начал разворот, снова и снова ругая себя на чем свет стоит. Левая плоскость накренилась. Нос пошел вверх. С этого момента я обращался с управлением так, будто оно было сделано из замазки. Прошло три минуты, прежде чем мы снова легли курсом на запад.

Мысль о том, что я натворил, бросила меня в жар. Это обнадеживало. Но счастье было недолгим. Улыбка исчезла с лица. Я почувствовал, что пот покрывает спину, однако, странно его нет на лице, груди, плечах. Что хуже — спина непрерывно нагревалась. К этому времени я уже был готов поверить всему, что угодно. Но такая вещь, безусловно, не укладывалась ни в какие рамки. Повернул голову. To что увидел, окончательно сняло печать спокойствия с моих губ. Позади стелился густой, черный, маслянистый дым, выбивавшийся из бака с горючим. А еще дальше — красные языки пламени.

Долго смотреть не пришлось. С левого борта н впереди выросла завеса рвущихся снарядов. Они возникали букетами по двадцать-тридцать штук в каждом, как в ту памятную субботу над Руром. Только теперь было больше шума, так как фонарь над моей головой оказался разбитым. Инстинктивно я начал маневрировать.

Если бы только знать, что случилось с управлением. Насколько легче было бы тогда вести машину.

Одно ясно — лучше получить новое попадание, чем доломать управление. И я пошел по горизонтали, прямо, прямо вперед.

***

Прожектор схватил нас в свой луч. Потом еще несколько... И почти тотчас осколки забарабанили в фюзеляже, где-то позади меня.

Я включил микрофон, начал говорить. Никто не ответил. Температура как будто не повышалась. Впрочем, времени осматриваться не было.

Я не мог оторвать взгляда от рвущихся снарядов. На полу у моих ног увидел парашют. Чужой. И знал. что в носу — два других...

По эту сторону горящего бака я был один.

Что произойдет, если им не удастся погасить огонь?.

Им никогда не добраться сюда. Проклиная себя, я вцепился в штурвал, как утопающий цепляется за соломинку. Попытался сосредоточить внимание на том, что сейчас было жизненно важно. Мысль ускользала. И я не мог ее удержать.

Снова странные видения. Будь они прокляты! Словно я пьян. Расплывчатый силуэт в люке.

Кто он?

Вот он опять. Теперь-то я узнаю. Сейчас я его прямо спрошу, кто он. Взглянул ему в лицо. Спрашивать об имени не пришлось,

— Дэсмонд, где вы прятались?

— Можете удержать машину?

— Что с пожаром?

— Если вы продержитесь еще пять минут — справимся.

Какие длинные, длинные пять минут. Они локализовали огонь. Первым вернулся Тэффи, истекающий кровью, с улыбкой на лице.

— Как дела?

Он громко и заразительно засмеялся. Я ответил тем же. На душе стало легче. Много легче.

— Что с бомбами? Они еще на месте?

— Конечно.

— Хорошо. Идем на Кёльн. Тэффи посмотрел назад поверх моих плеч, крикнул: «Бог мой» и ринулся по фюзеляжу.

Разрывов было так же много, как прежде, но концентрация зенитного огня стала меньше. Позади кто-то упал. Я обернулся. Человек сидел на выступе. Голова его была между коленями, лицо закрыто руками. Я потянулся и осторожно поднял голову. Молю судьбу, чтобы никогда больше не увидеть того, что увидел. Вместо лица — маска. Черная, покрытая струпьями, кровью. Вместо глаз два кровавых пятна.

— Я слепну, сэр. Я слепну...

Я ничего не ответил. Даже если хотел говорить, не мог бы. Он продолжал говорить, но слишком тихо, чтобы можно было слышать его слова. Придвинулся ближе, стараясь не упустить ни одного слова. Машина дала крен, и я почти упал на него. Он вскрикнул и снова спрятал лицо в колени. Внезапно он вскочил.

— Я должен вернуться к рации. Я должен вернуться. Вам нужна связь. Правда, нужна, сэр? Дайте свет, пожалуйста. Я ничего не вижу.

***

И так, это Дэви. Дэви. Первый боевой вылет. Кто-то подошел к нему, бережно обнял. Появился Дэсмонд. Он сел рядом, протянул мне руку. Я взял ее обеими своими, пристально посмотрел в глубокие улыбающиеся синие глаза.

— Все в порядке...

— Благодарю вас. Дэсмонд. Что будет с Дэви? Умрет?

— Не волнуйтесь. Риве с ним.

— Какие повреждения? Только ничего не скрывайте.

— Дело плохо.

— Удержимся?

— Не знаю. Вся левая часть фюзеляжа вырвана.

— Что с управлением?

— Не знаю. Как будто в порядке. Но сказать определенно — трудно. Надо ли обследовать более тщательно?

— Нет. Если управление повреждено, скоро и так узнаем. А лучше и не узнавать... Когда прекратится огонь зениток? Сил нет. Что угодно могу выдержать, но только не это. Они нас заморозили. Ни повернуться, ни спикировать, ни набрать скорость. Еще одно только попадание и...

Треск. Дэсмонд закрывает лицо.

— Дэсмонд, Дэсмонд, что с вами?

— Ничего.

— На вас кровь.

— Пустяки. Наверно кусок плексигласа. Сам осколок не задел. Тэффи сигнализирует: «Бомбы готовы».

— Куда подворачивать?

Вправо. Резко вправо. Еще правее.

— Скажите ему, чтобы замолчал Думает наверно, что сидит в одноместном «Спитфайере».

Некоторое премя мы продолжали маневрировать, непрерывно подворачивали, медленно, но все же подворачивали. И все время вправо. наконец пошли бомбы. В момент сброски их меня подкинуло. Дэсмонд встал, вернулся к Дэви.

— Где мы?

— Кёльн.

Да, прямо под нами — Рейн.

Я узнал широкую его излучину к югу от города.

Появился Тэффи. Он поднял большие пальцы обеих рук и засмеялся.

— Удача?

— Как Бог! В самую гущу складов.

Хорошо. Пойдите и дайте мне курс домой. Идем курсом триста десять более или менее правильно.

Он посмотрел на меня.

— Вы думаете, мы дойдем, сэр?

— Почему же нет. Тэффи?

Никогда не приходилось мне наблюдать чувство большего облегчении.

— Карта у вас сэр?

— Нет. Разве она не у вас?

— Только нижний лист. Остальное сгорело.

— Попробуйте собрать четвертьдюймовку и проложить по ней курс.

— Невозможно. Большинство листов погибло. Есть Англия, есть район цели.

— Чёрт! Постарайтесь вспомнить, каким курсом мы обычно идем. Сила ветра есть? Или показании приборов тоже погибли?

— Целы. Но я не знаю, каким курсом мы тогда шли.

— И я тоже. Погодите, дайте вспомнить. Если бы только заставить голову варить. Да, помню. Сто сорок. Может быть, сто пятьдесят, но сто сорок — вернее. Делайте вычислении поправок на ветер. До берега миль сто пятьдесят?

— Примерно, сэр.

Прибором, о котором шла речь. Тэффи пользовался ежедневно на протяжении почти двух лет. Он знал его, как свои пять пальцев. Но теперь прнбер оказался ни к чему. Минут десять он беспомощно смотрел на него, потом отвел взгляд.

— Ладно. Пошлем его к чёрту. Пойдем тем курсом, на каком сейчас лежим. Если и будут отклонения, то пустяковые.

Рядом со мной сел Дэсмонд.

— Как дела?

— Не так плохи. Что Дэви?

— Сделал, что мог. Наложил немного «таниафакса». Кажется боль улеглась.

— Дайте ему морфия.

— Не хочет. Настаивает на том, чтобы вернуться к рации. Дали возможность. Пусть успокоится.

— Но он не видит.

— Знаю. Он указывает расположение верньеров. Риве старается их установить, подводит руки Дэви к ключу. До сих пор принять ничего не удалось. Очевидно, рация вышла из строя.

— Уж как-нибудь обойдемся без нее. Доползем, даже если придется садиться в Гайд-Парке.

— Понимаю. Но запрещать ему нельзя. Хуже будет. Как вы себя чувствуете?

— Ничего. Меня зенитки допекли. Первый удар поглотил все силы. Не осталось времени собрать себя в кулак, чтобы выдержать обстрел. Знаете, как это бывает — в миг израсходуешь все силы и остаешься беззащитным. До тех пор, пока не встанешь опять на ноги. Теперь резервы подтянуты, самочувствие отличное. Они могут стрелять сколько им заблагорассудится.

— То же самочувствие и у меня. Пожар и Дэви поглотили все внимание. Думать не было времени. Самое плохое - холод.

— Дыры в потолке. Температура небольшая - минус шестнадцать, но тяга... Ноги закоченели. Вот страдание для Дэви. Может его устроить , чтобы не дуло?

— Всюду одно и то же. На рации спокойнее.

Постепенно огонь зениток умолкал. Мы медленно ползли по трассе. Яркая луна стояла теперь высоко. Под нами расстилалось покрывало волнующихся белых облаков. Моторы пели свою лебединую песню. Внутри самолета царило молчание, изредко прерываемое репликами.

— Дэсмонд, попросите сюда Ривса. Хочу с ним побеседовать.

Ривс пришел и присел на корточках рядом со мной. Спокойный, чуть улыбающийся. Теребя челюсть, Ривс сказал:

— Чудесно, Леонард. Сижу, словно у себя дома.

— Ну, ну, Ривс. Об этом позже. Новости есть? Нужно уговорить Дэви уйти с рации.

— Уже сделано минут пять назад. Не выдержал. Положил его на пол, укрыл. Лучше ничего не придумать.

— Хорошо. Рад, что у нас такой врач. Может он говорить? Понимает, когда к нему обращаются?

— Да.

— Ладно. Скажите ему, что мы знаем свое место и обойдемся без связи.

— Он сильно волнуется из-за этого. Знаете, что нет одного парашюта? Дэсмонд хотел скрыть. Но я думаю, что вы выдержите.

— Как получилось?

— Сгорел дотла.

— Ясно. Приготовили Дэви на случай, если машина развалится?

— Да.

— Хорошо, Ривс, очень хорошо.

— Вернуться в турель? Светло как днем. На фоне облаков нас можно видеть за много миль.

— Знаю. Думал об этом. Оставайтесь здесь. Заметят истребители, так заметят. Вот и всё.

— Может быть, можно уйти в облака?

— Нет. Рисковать не буду.

Дэви позвал Ривса. И Ривс ушел. Он уселся на полу рядом с радистом, поддерживая его, обнял руками плечи Дэви.

***

Со своего места Тэффи наблюдал через окно за воздухом. Механически он вертел в руках какой-то прибор. Минуты шли. Луна склонялась к горизонту. Истребители врага так и не появились. Облака под нами оставались такими же плотными, как прежде. Они не собирались открыть драгоценную для нас тайну.

— Наверно идем уже над морем... Похоже, что после сброски бомб прошло несколько часов. А сколько в самом деле?

— Не знаю. Часа полтора.

— Сейчас четверть пятого. Когда мы легли на обратный курс?

— Не помню. Постараюсь восстановить события.

— И я совсем не помню.

Тайна раскрылась через полчаса с первым же окном в облаках. Земля. Тэффи пробормотал: «Чёрт!» И воцарилась тишина. В половине шестого увидели море. По нашим расчетам должна была открыться Англия. Тэффи ерзал на своем сидении и Дэсмонд ударил его.

Прошел еще час. От недавней нашей радости не осталось и следа. Над землей мы могли использовать в случае крайней нужды парашюты. По крайней мере для некоторых из нас открывалась такая возможность. Над морем польза от них небольшая. Только бы узнать, где мы. НО этого мы не знали. Наконец в шесть пятьдесят открылась Англия. Мало того, мы проходили Кромер. Значит шли точно по трассе! Переглянулись с Дэсмондом и залились смехом. Впервые за все время работы мы не отклонились от заданного курса ни на йоту!

— Ривс, передайте Дэви, что я сажусь на первый же аэродром. Как только он выдержал этот полет...

— Дэви просит, чтобы мы возвращались на базу. Он хочет видеть друзей.

Без пяти восемь я выключил моторы у командного пункта и санитарная машина увезла Дэви.

***

Ну говорите, Ривс.

— Я мало, что знаю.

— Не глупите, Ривс, выкладывайте все.

— Сущая правда. Когда я пришел в себя, луна сидела между ногами. Все казалось мертвым. Только свист взрывающегося воздуха. Я был уверен, что турель сорвана и падает, падает сама по себе. Только и помню мысль: «Скорее бы конец» и собственные слова; «Я ранен, я ранен».

— Так это были вы? А я никак не мог понять, кто говорит.

— Кажется, я говорил это в бессознательном состоянии. В памяти все запечатлелось очень смутно. Потом по непонятной причине включил свет. К полному удивлению лампочка загорелась. Не понимая, что происходит, включил мотор управления турелью. Он также работал. Теперь я пришел в себя. Мне казалось, что я сплю, что все вижу во сне. Вероятно, так прошло бы не мало времени, если бы не голос: «Бак горит».

Вы ответили: «Выключите его». Сказано было так, словно речь шла о передаче тарелки со сливочным маслом. Пошел на помощь. То, что увидел, заставило глаза полезть на лоб. Весь левый борт фюзеляжа вырван. Огромная зияющая дыра. Пол в огне и дыму.

Ко мне подошел Дэсмонд, велел вернуться, взять парашют. Он считал, что хвост оторвется с минуты на минуту. Времени я не терял. Когда вернулся, огонь был почти потушен. Тлели только зажигалки, осветительные бомбы и боеприпасы.

Как бешеные. Тэффи и Дэсмонд бросали их за борт. Выбросили мы все, за исключением предметов, лежавших по самому левому борту. Боялись упасть сами. Машину немного покачивало. Теперь мне даже странно, как никто из нас не вылетел. В конце концов я уцепился за бомбосбрасыватель и, держа Дэсмонда за ногу, помог ему сбросить остальное. Вернувшись к рации, застали Дэви горящим с головы до ног. Тэффи тушил его. Остальное вы знаете. Дэсмонд пошел за пакетом первой помощи. Я не мог. Ходить по фюзеляжу страшно.

— Да, Дэсмонд оказался именно таким, каким я его себе и представлял. Даже лучше.

— Интересно знать, что произошло в фюзеляже до меня. Там был сущий ад. Пожар начался очень давно. Высота пламени превышала полметра. Дым висел густой плотной массой. Дэсмонд и Тэффи, конечно, ничего не скажут. Дэви же вряд ли помнит.

— Тэффи и Дэсмонд подползли под бак, оставив парашюты по ту сторону фронта огня. Увидев горящий бак, я решил, что взрыв — дело ближайших нескольких секунд. Ничто не заставило бы меня сделать то, что сделали они. Но они ничего не скажут.

— С чего все началось?

— Вот протокол экспертизы. Теперь мы можем восстановитьт события от начала до конца. Было два попадания. Первый снаряд — вероятно, 118-миллиметровый — прошел через носовую турель и разорвался в двух десятках метрах под нами. Этот взрыв и оглушил меня. Тэффи говорит, что взрыву з какую-то секунду предшествовал удар. Гидросистема лопнула. Лицо Тэффи окатило масло. Когда он впервые появился в поле моего зрения, я это масло принял за кровь. И он был абсолютно уверен в том, что это кровь. Увидев выражение моих глаз, Тэффи решил, что умирает. Я действительно считал, что он умрет, и не мог скрыть свою уверенность. Потому-то я его и не осуждаю.

Второй снаряд разорвался почти одновременно с первым за левой плоскостью. Осколок его ударил в одну из осветительных ракет и взорвал ее. Дэсмоид нашел и осколок и зажигательную трубку. Неудивительно, что обшивка левого борта сорвалась — взрывчатки там было более чем достаточно. В тот момент Дэви находился около бомбосбрасывателя в полуметре от места взрыва, лицом к правому борту.

Не случись этого — от лица и имени не осталось бы. Остается тайна второй осветительной бомбы. Она лежала на бомбосбрасывателе — Дэви доложил о своей готовности к ее сброске незадолго до начала событий. Значит, кто-то столкнул ее. Тэффи и Дэсмонд утверждают, что они этого по делали. Вы — также. Остается Дэви. Вспышка полностью его ослепила. Он потерял ощущение реальности. Дэсмонд нашел Дэви с головой, упрятанной между коленями, что-то бормочущим о тушении огня. Подоспев вовремя, он едва-едва спас Дэви от падения за борт. Одини Бог знает, как удалось Дэсмонду справиться со всем сразу. Бомбосбрасыватель сгорел. Если бы бомба, которой лежала в нем, взорвалась, от машины не осталось бы и воспоминании. Добраться до него вовремя Дэсмонд не мог.

— Доктор сказал, что он надеется спасти зрение Дэви.

Он крепкий и ему ведь только восемнадцать.

Ни разу за весь путь Дэви не пожаловался, а как же болели ожоги на таком ветру? Дэви только н говорил о рации, да время от времени спрашивал: «Много ли осталось до посадки?» Единственно, чего он мог терпеть, было одиночество.

— После завтрака поеду в город, попробую пробраться к нему в госпиталь, потом в гости к командиру. — праздновать помолвку Пенни.

— Помолвку Пенни? Ему ведь только восемнадцать.

— Столько же, сколько и Дэви. Эти восемнадцатилетние — замечательный народ.

***

Отпуск. Первый за целый год. потому-то такой дорогой. Встретился с Мэксин. Красноватые ее волосы блестели, глаза искрились, улыбка была такой прекрасной, как никогда раньше. Мы пили, танцевали, и снова пили. Лондон показался изумительным. И все же я грустил. Мэксин выходила замуж. Поехал домой, в Оксфорд, такой же мирный и тихий, как всегда.

Сменив форму на брюки и открытую рубашку, я гулял по её улицам. Во время одной из таких прогулок меня остановила пожилая женщина.

— Что с вами, мой мальчик?

— У меня разбито сердце, — ответил я.

— Но это не причина для того, чтобы физически крепкий молодой человек оставался вне рядов армии, особенно сейчас.

Мне нечего было ответить, и я пошел дальше.

Вернувшись из отпуска, узнал много новостей. Дэви снова видел. После двух операций он был на пути к выздоровлению.

В день, когда я уехал в Оксфорд. Пенни погиб в районе Берлина. С ним погиб и Ренсом — мой первый радист, не вернулся с задания и командир звена. Никаких надежд на его спасение не оставалось. А ведь кажется только вчера праздновали мы помолвку Пенни...

Дата размещения на сайте 21 октября 2014 г.

Источники

  • «Британский союзник». 22, 29 октября 1944 г.