1 2 3 4

Кнут и пряник

Как известно, в процессе воспитания используют «кнут и пряник», то есть наказание и поощрение. В армии за успешное и своевременное выполнение приказов поощряют (награды, почётные звания, деньги, и т.д.), за невыполнение – наказывают (от выговора до расстрела). Это приводит к тому, что военнослужащий стремится делать то, за что даётся поощрение, и не делать то, за что наказывают.

С «кнутом» всё просто. Обходились без точной числовой оценки результата и без учёта всех вышеперечисленных факторов. Просто был известен некий средний (для данного периода войны) уровень потерь штурмовиков (для задачи сопровождения), и если случались слишком большие потери, выше этого уровня – происходил серьёзный разбор полётов, возможно, и с наказаниями. Но серьёзно наказывалось лишь откровенное невыполнение поставленной задачи (если истребители бросили охраняемых, и т.п.), а не детали – чуть лучше или чуть хуже выполнена задача (все ж понимали, что ситуации бывают разные). По сути, «кнут» сводился к тому, что задачи приказывалось выполнять – при любых условиях, а не в зависимости от настроения и желания.

А вот с «пряником» возникла проблема. Поощрять всех без разбору нельзя – при уравниловке «пряник» перестанет действовать и потеряет свой воспитательный эффект. Поощрение должно быть заслуженным и соответствовать эффективности выполнения поставленной задачи. А по какому критерию её оценивать, эту эффективность?

Истинного критерия эффективности не существует. Но нельзя же совсем отказаться от поощрения – нужен как «кнут», так и «пряник» (иначе не будет инициативы, рвения в бой). Лётчики должны были к чему-то стремиться, должно было удовлетворяться здоровое желание выделиться на фоне других.

А для дифференцированного распределения наград нужен численно выражаемый и легко вычисляемый критерий, желательно понятный и очевидный.

И за неимением лучшего, критерием эффективности лётчиков-истребителей стало количество лично сбитых самолётов. Именно по этому критерию стали и денежные вознаграждения выплачивать, и награды выдавать, в том числе самую престижную – Золотую Звезду Героя Советского Союза. К тому же, число сбитых оказалось настолько «очевидным» и простым для понимания показателем, что не связанные с военной авиацией люди даже представить себе не могут в качестве критерия эффективности истребителя что-то другое.

В общем, получалось так: в советской истребительной авиации выполнение основной задачи обеспечивалось «кнутом» (т.е. приказом, ответственностью за невыполнение), а «пряником» (наградами) – стремление получить ещё и хороший сопутствующий результат.

Два Ивана

Итак, два лётчика - два Ивана, Кожедуб и Кожемяко. По-прежнему ли читателю очевидно, кто из них лучше воевал?

Иван Кожемяко летал на «Яке» в прикрытии ударных самолётов (в основном – «Илов»). А принцип там был таков: лучше ни одного штурмовика не потерять и ни одного «мессера» не сбить, чем сбить три «мессера» и потерять хотя бы один штурмовик. Так вот, с точки зрения количества сбитых самолётов (ложного критерия эффективности), у Кожемяко результат скромный: всего одна победа на счету. И получается, что он и рядом не стоял с прославленными советскими асами, на счету которых десятки вражеских самолётов. Только мало кто знает любопытную деталь: в сопровождаемых звеном Ивана Кожемяко штурмовиках и бомбардировщиках не было ни одной потери от немецких истребителей за всю войну. Как можно этот явно выдающийся результат выразить численно? И как сравнить с результатом истребителей, занимавшихся другими задачами? Или занимавшихся этой же задачей, но в других условиях? Никак.

Таким образом, использование количества сбитых в качестве объективного критерия приводит к ложным выводам: один лётчик - великий герой, а другой – бесполезно бороздивший небо неудачник.

Вообще-то, этот высокий результат работы Ивана Кожемяко по непосредственному сопровождению «Илов» пока известен лишь с его же слов – из опубликованных воспоминаний. Вполне можно допустить, что картина была немного приукрашена – этим нередко страдают мемуарные произведения. Но суть сейчас совсем не в этом. Суть в том, что исследования в данном направлении даже не велись! Не был нашими историками даже вопрос такой поставлен – а корректно ли оценивать по такому показателю, как число сбитых, результаты выполнения истребителями ВВС РККА принципиально разных задач? И является ли число сбитых самолётов показателем эффективности для большинства задач наших истребителей?

Вполне возможно, были лётчики, эффективность работы которых превосходит таковую у широко известных асов, но которые из-за оценки по ложному критерию, несмотря на принесённую Родине большую пользу, остались в полной безвестности.

Поэтому сейчас дело не в том, действительно ли Иван Кожемяко так замечательно выполнял поставленные ему задачи (он был приведён в этой статье лишь для примера). А в том, что отсутствуют объективные критерии для оценки и сравнения эффективности советских лётчиков-истребителей.

А раз объективное сравнение невозможно, то все вычисления «лучшести» советских лётчиков-истребителей – несправедливы.

Ещё о несправедливости

Сравнение и выявление лучшего имеет смысл при прочих равных условиях – когда всё (вернее, почти всё) зависит от человека, а не от каких-то других факторов. Например, лучшие боксёры определяются внутри своих весовых категорий; в авто- и мотоспорте есть деление по литражу двигателей и т.д. Потому что никому не интересны такие победы, когда боксёр тяжеловес-профессионал нокаутирует второразрядника-средневеса или когда автогонщик на машине с мотором в пять литров уверенно обойдёт своих конкурентов с трёхлитровыми моторами. (Слишком уж результат предсказуемый получится, так как очень мало в этих случаях зависит от умения и таланта соревнующихся.)

А есть ли смысл выявлять «лучшего» лётчика-истребителя отечественных ВВС? Можно ли сказать, что личностные качества играли решающую роль, то есть что почти всё зависело от самого лётчика?

Как известно, в тяжелых условиях первого года войны, молодых советских пилотов посылали на боевые вылеты без достаточной подготовки, и шансов на выживание (а также – на сбитие вражеского самолёта) у них было не много: вместо постоянного визуального контроля воздушного пространства (а это залог выживаемости) основное внимание им приходилось уделять пилотированию ещё нового для себя самолёта, вдобавок пытаясь не потерять ведущего. К примеру, лётчик Д.А.Алексеев, так характеризовал училищную подготовку, рассказывая о своих первых боевых вылетах: «"Лавочкин" мы так по настоящему и не освоили. Я на первых боевых вылетах только об одном думал: «Как буду взлетать и как буду садиться?» Какой там воздушный бой? Дай Бог ведущего не потерять. Ориентироваться не умели, осматриваться в воздухе тоже». [16] И должно было немало времени пройти, прежде чем из таких слабо обученных новичков вырастал сильный воздушный боец. Многие погибали в первых же вылетах, так и не успев освоиться и набраться опыта.

Но бывало и совершенно по-другому, когда не зависящие от человека внешние обстоятельства давали ему гораздо большие шансы на выживание в первых боях и на успешную дальнейшую боевую деятельность. К примеру, тот же Иван Кожедуб после окончания авиационного училища был оставлен в нём инструктором и много летал, оттачивая пилотажное мастерство. «"Было бы можно, кажется, не вылезал бы из самолёта. Сама техника пилотирования, шлифовка фигур доставляли мне ни с чем не сравнимую радость", - вспоминал позднее Иван Никитович. В начале войны сержант Кожедуб … эвакуированный вместе с училищем в Среднюю Азию, ещё более настойчиво занимается "истребительным" самообразованием: изучает вопросы тактики, конспектирует описания воздушных боёв, вычерчивает их схемы. Дни, в том числе и выходные, распланированы по минутам, всё подчинено одной цели - стать достойным воздушным бойцом.» [8]

Как знать, повезло бы нашему великому асу пережить самые опасные первые боевые вылеты и стать тем, кем он стал, если бы довелось ему впервые встретиться с врагом не будучи уже мастером пилотажа, а после 10-15 часов налёта? И кто знает, как сложилась бы жизнь всех тех сотен наспех обученных парней, погибших в первых же вылетах, если бы они вступили в бой с такой же лётной подготовкой, какая была у Кожедуба и других бывших инструкторов или лётчиков с еще довоенной подготовкой?

В общем, условия, не зависящие от человека, играют здесь очень существенную роль, и не совсем корректно ставить всех в один ряд и вычислять «лучшесть» по какому-то формальному числовому параметру типа количества сбитых.

Вывод из всего вышесказанного таков. Не хочу умалять заслуг И.Н.Кожедуба и других известных наших асов. (Тем более, что многие лётчики, лучшие по сопутствующему результату – числу сбитых, вполне могли быть одними из лучших и по эффективности выполнения основных задач). Но считаю несправедливой существующую ныне ситуацию, когда заслуга всех остальных советских лётчиков занижена из-за непонимания общественным сознанием роли и задач советской истребительной авиации и использования ложного критерия эффективности.

Дело, однако, не только в нашей внутрироссийской несправедливости. Намного хуже то, что этот ложный критерий – число сбитых самолетов – используется (в том числе, увы, и нашими патриотами) и при сравнении наших лётчиков с их противниками – пилотами люфтваффе. И, как уже говорилось, это приводит к ошибочному выводу, что немцы воевали лучше нас.

А можно ли всё-таки как-нибудь сравнить истребительную авиацию двух стран? Ведь хочется же знать, кто умнее-то оказался – немцы или русские. Для этого теперь рассмотрим германскую истребительную авиацию.

Германская истребительная авиация

Встречи советских лётчиков-истребителей с настоящими германскими асами чаще всего заканчивались двумя исходами. Либо наш лётчик внезапно погибал, так и не поняв, что же произошло (ну, может, и не погибал, а вздрагивал от неожиданно обрушившегося на его самолёт ливня пуль и снарядов и покидал подбитую машину), либо, в очередной раз просматривая заднюю полусферу, вдруг обнаруживал стремительно приближающийся вражеский истребитель и резко уходил из-под атаки, чуть не ставшей для него роковой. После чего немецкий истребитель, в кабине которого находился самый настоящий ас-охотник, стремительно проскакивал вперед, уходил вверх и был уже вне досягаемости. Повторной атаки, как правило, не было – фактор внезапности у немца уже отсутствовал.

Преимущество в скорости, которое имел немецкий ас, достигалось не превосходством в тяговооружённости его самолёта (которого могло и не быть), а быстрым переводом потенциальной энергии в кинетическую путём пикирования во время атаки (потеря высоты с набором скорости). То есть, превосходство в энергии немецкий ас создавал еще до нападения, не спеша набирая большую, чем у его объекта атаки, высоту. Советские же пилоты выполняли иные задачи, нежели охота на зазевавшихся вражеских пилотов, и были привязаны к определённым высотам и объектам охраны, поэтому соревноваться с немецкими охотниками в наборе высоты (т.е. в создании тактического преимущества для боя с истребителями) не имели права. Вот и оставалось нашим истребителям взаимодействовать с асами люфтваффе по простому правилу: быть бдительными и готовыми увернуться от атаки, постоянно контролировать воздух, не расслабляться в полёте даже над своей территорией, ибо расплата за беспечность могла быть жестокой.

Но с кем же тогда советские истребители вели жаркие бои с участием до десятков самолётов и продолжительностью в десятки минут, с ощутимыми потерями с обеих сторон?

Ответ заключается в том, что вовсе не из одних асов-охотников состояла немецкая истребительная авиация. Она включала в себя два слоя: асы – свободные охотники, и простые работяги войны – те самые, которые ввязывались с нашими в маневренные бои (их-то и сбивали наши деды).

«Основной задачей истребительной авиации Германии было уничтожение самолетов противника. Ее выполняли элитарные истребительные подразделения, такие, как эскадры Мельдерса и Рихтгофена, или специально обученные эскадрильи в обычных эскадрах. В эти подразделения отбирались лучшие летчики из рядовых частей, решавших второстепенные задачи - прикрытие наземных войск и сопровождение бомбардировщиков, - и перспективные выпускники авиационных школ.» [13]

То есть, ас – это не показатель мастерства среди однородного коллектива людей, выполняющих одинаковые задачи, а как бы должность, попав на которую, пилот получал условия для быстрого и безопасного для себя наращивания личного счёта. Эти условия заключаются в свободе выбора места и времени боя, свободе выбора цели, свободе действий. Благодаря этому ас получал и личную безопасность – возможность не атаковать опасные для себя цели, не подвергать свою жизнь риску.

«Основной тактикой немецких асов была свободная воздушная охота, заключавшаяся в действии небольшими группами, чаще всего парами, при свободном поиске противника. Как правило, немецкие охотники появлялись со стороны солнца, чтобы затруднить свое обнаружение, совершали стремительную атаку и, сбив один-два самолета (или ни одного. – В.И.), быстро скрывались, не ввязываясь в длительный воздушный бой. Другими словами, немецкие асы сами решали, какую цель им атаковать, а какую нет, принимать бой с превосходящими силами противника, или не делать этого…» [13]

Какой смысл асу нападать на дружный строй штурмовиков (да еще с истребительным сопровождением), ведь тут можно ненароком пулемётную очередь от бортстрелков схлопотать, или на заградительную трассу сопровождающих истребителей напороться, что для здоровья не очень полезно. Лучше еще час-другой полетать, авось попадётся что-нибудь поинтереснее! (А не попадётся сегодня – может, завтра удобный случай представится). Вот летит с дымным следом одинокий подбитый «Як», тянет к линии фронта, меня, кажется, не видит, может, и пилот ранен – атакую и, скорее всего, собью. И личный счёт увеличится, и опасности никакой.

Кстати, замечу следующее. Часто говорят, что, мол, немецкие асы были трусами, уклонялись от встреч с нашими прославленными мастерами воздушного боя, не выходили на поединок, на честный бой и так далее. Уважаемые товарищи патриоты! Пора бы понять уже, что асы люфтваффе и наши пилоты только формально называются одинаково – «лётчики-истребители», а по сути выполняют совершенно разную работу, имеют разную специализацию. Как бы вы охарактеризовали предложение доярки посоревноваться с шахтёром или металлургом на тему, кто больше молока за час надоит? Глупость, верно? Ведь работа у них всех очень разная. Точно так же различается и работа у асов люфтваффе, ищущих лёгкую добычу и возможность внезапной атаки, и советских лётчиков-истребителей, охраняющих свои ударные самолёты или наземные войска. А поскольку работа разная, то и навыки разные. И инструмент у тех и у других заточен конкретно под свою работу. У доярки – доильный аппарат, у шахтёра – отбойный молоток. У немецкого аса-охотника – тяжелый неповоротливый истребитель, имеющий мощное вооружение и выдерживающий высокие скорости при пикировании. А у советских пилотов-истребителей – самолёт с хорошей горизонтальной маневренностью, хорошо подходящий чтобы крутиться вокруг своих ударных самолётов, отбивая вражеские атаки. В общем, совсем не в трусости дело, а в том, что честный бой невозможен в принципе, так как нет равных условий для этого самого честного боя. Но это так, отступление от темы.

Если в те часы, когда какой-нибудь ас бороздил воздушное пространство в поиске цели, где-то недалеко советские истребители в клочья порвали несколько «Юнкерсов» или эскадрилья «Илов» перепахала немецкую автоколонну, то асу от этого ни горячо, ни холодно. У него своя жизнь, яркая и увлекательная. А что до «Юнкерсов» – так у них свои пулемёты для обороны имеются, а колонна войск должна была лучше своими зенитными средствами отбиваться. В общем, не должны все эти мелочи (потери вермахта и сбитые «Юнкерсы») омрачать жизнь великих воинов. Тем более, когда на горизонте маячат заветные награды за юбилейную 100-ю победу. Или 200-ю.

Если в советской авиации все лётчики были такими же работягами войны как и пехотинцы (только лучше вооруженные и накормленные), с такой же обязанностью жизнь положить ради выполнения задачи (даже В.Швабедиссен писал: «в бою они полностью игнорировали чувство самосохранения. Русские прорывались через плотный заградительный огонь и вели огонь изо всех стволов с самой близкой дистанции.» [18]), то в люфтваффе сформировалась самая настоящая элита. А элита, как известно, неизбежно отрывается от народа, живёт в своём высшем свете, и интересы этого народа ей становятся как-то побоку.

Немецкие асы тоже оставили после себя мемуары, и в них можно найти немало примеров этого отрыва авиационной элиты от народных масс. К примеру, Гельмут Липферт на последних страницах своих воспоминаний описывает начало апреля 1945 года.

Представляет ли читатель, что за дни это были для Германии, для немецкого народа? Геббельсовская пропаганда так преподносила «жизнь» в случае поражения в войне, что в головах немцев царил предсмертный ужас. Волна самоубийств прокатилась среди выжившего под англо-американскими бомбёжками мирного населения. В общем, ожидался полный конец. (Никто ж не знал о том незаслуженном гуманизме, который будет проявлен к германскому народу советскими победителями после всех причинённых им немцами бед.)

Так чем же был озабочен Липферт в эти самые дни? Может, тяготила его душу страшная судьба Германии? Вовсе нет – это ему как раз было до фонаря. (Во всяком случае, в мемуарах описанию подобных тягот места не нашлось.) После одержанной где-то в конце марта своей 199-й победы, Липферт неделю или две всецело был поглощён мечтой о юбилейной, заветной цифре 200. А она, эта заветная 200-я победа, всё никак, зараза, не удавалась. Вот это реально тяготило великого воина. Какая там судьба Германии! «Каждый раз, когда я возвращался из боевого вылета, на стоянке были приготовлены цветы и шампанское. Но я просто не мог одержать свою 200-ю победу.» [17] Когда же, наконец, 8-го апреля Липферту удаётся одержать долгожданную юбилейную победу (кстати, победу классическую для его специальности – сбит был одинокий «Лавочкин» с неопытным зазевавшимся пилотом: «Я открыл огонь, когда ни о чем не подозревавший вражеский пилот начал пологий левый разворот»), то «По радио полились поздравления. После посадки меня едва не раздавила толпа доброжелателей. 683 боевых вылета, 200 побед! ...Позднее была устроена очень приличная вечеринка.» Вот так: Германия – в предсмертных конвульсиях, а у истребительной элиты своя жизнь – шампанское с цветами и очень приличные вечеринки.

Вернёмся к немецким истребителям-работягам – к тем, кто занимался не «свободной охотой», а выполнением более конкретных заданий (например, по «расчистке неба»), в заданном месте и в заданное время. По сравнению с асами, они, конечно, были более несвободными и более смертными. Ведь им приходилось вступать в бой даже в тех ситуациях, когда условия не очень благоприятные (например, при отсутствии фактора внезапности).

Однако по сравнению с советскими истребителями, немецкие пилоты-работяги всё же были в более выгодном для себя положении, руководствовались иными принципами в бою и по-другому оценивались.

Если при выполнении задачи по прикрытию своих ударных самолётов произошла встреча с советскими истребителями, то от немецких пилотов вовсе не требовалось любой ценой обеспечить сохранность своих бомбардировщиков. Вместо этого надо было всего лишь по мере возможности нападать на русских и пытаться сбить. И соблюдать главное условие – самому при этом не погибнуть, то есть не рисковать.

И.Кожемяко по этому поводу писал следующее: «Они были очень расчетливы. Это их основное достоинство и основной недостаток. Очень жить хотели. У немецких летчиков было правило, – никогда не веди бой на невыгодных условиях! Это правило немецкие летчики исповедовали свято. В бою предсказать поведение немецкого летчика было легко, – он выберет наименее рискованный вариант. Немцы не были трусами (на этот счет я ни капельки не обольщался), просто голый расчет.» [1]

А как можно вести бой, атаковать, но при этом сильно не рисковать? Для этого необходимо перед боем создать тактическое преимущество над противником. Во-первых, превосходство в энергии (в высоте, которую можно пикированием быстро перевести в большую, чем у противника, скорость, т.е. в кинетическую энергию, которая позволит после атаки снова уйти вверх и быть в относительной безопасности). И во-вторых, превосходство в численности. (Даже имея на фронте в разы меньше истребителей, чем у своих противников, немцы умели создать локальное численное превосходство в нужном им месте.)

Всё на свете имеет свои плюсы и минусы, в том числе и приоритет сохранности жизни над выполнением задачи. С точки зрения самих немецких пилотов, такой подход, конечно, хорош – давал возможность выжить, поменьше рисковать. Но для германских Вооруженных Сил в целом, часто оборачивался большими людскими и материальными потерями.

Н.Г.Голодников вспоминает: «Прикрываем мы штурмовики. Появляются немецкие истребители, «крутятся», но не атакуют, считают что их мало. «Илы» обрабатывают передний край - немцы не нападают, концентрируются, стягивают истребители с других участков. Отходят «илы» от цели, вот тут и начинается атака. К этому времени немцы сконцентрировались и заимели численное превосходство в раза три. Ну, а какой в этой атаке смысл? «Илы»-то уже «отработали». Только на «личный счет». И такое было часто. Да бывало и ещё «интереснее»... Немцы могли вот так «прокрутиться» вокруг нас и вообще не атаковать. Они ж не дураки, разведка у них работала. «Красноносые» «кобры» - 2-й ГИАП ВМС КСФ. Ну, что они, совсем безголовые, с элитным гвардейским полком связываться? Эти и сбить могут. Лучше дождаться кого-нибудь «попроще». Очень расчетливые.» [7]

Вообще не атаковать, скорее всего, не очень приветствовалось; но если уж немецкие истребители вели бой (а тем более сбили кого-то), то всё – могли спокойно возвращаться на аэродром. Независимо от того, что стало с их бомбардировщиками или наземными войсками.

«Мы этим всю войну пользовались, у нас одна группа в бой с истребителями прикрытия ввязывалась, «на себя» их отвлекала, а другая атаковала бомбардировщики. Немцы и рады, шанс сбить появился. «Бомберы» им сразу побоку и плевать, что другая наша группа эти бомбардировщики бьёт, насколько сил хватает. ...Формально, немцы свои ударные самолеты прикрывали очень сильно, но только в бой ввяжутся и всё - прикрытие побоку, довольно легко отвлекались, причем на протяжении всей войны... они всю войну свои бомбардировщики «бросали», если шанс сбить появлялся.» [7]

Если же бой затянулся и в результате маневрирования утратилось превосходство в энергии (скорость стала почти как у противника) и, следовательно, возрос риск самому быть сбитым, немецкие пилоты-истребители просто выходили из боя, используя хорошие пикирующие свойства своих самолётов, а также тот факт, что преследовать их советские пилоты не будут (поскольку связаны приказом – не имеют право бросать охраняемые ударные самолёты или охраняемые войска). «Немцы не были трусами... просто голый расчет» – верно сказано. Не могли немцы позволить себе терять в равных боях столько же истребителей, сколько русские, поскольку большую часть войны заметно уступали советским ВВС в общей численности самолётов и лётчиков.

1 2 3 4