Война для Александра Ивановича началась на Украине, где он служил в составе 55-го истребительного авиаполка, который впоследствии стал 16-м гвардейским полком. Уже 23 июня 1941 года он сбил свой первый вражеский истребитель и в самом начале войны пришлось покидать горящую машину на парашюте, прорываться с наземными войсками из окружения.

Александр Иванович начал свою боевую карьеру на истребителе МиГ-3, вскоре пересел на Як-1, но настоящих успехов достиг, сражаясь на американском истребителе «Белл P-39 Аэрокобра».

Во время ожесточенных воздушных сражений в полной мере проявляется его незаурядный талант летчика-истребителя — новатора тактики воздушного боя.

Покрышкин первым стал широко использовать боевой порядок под названием «Кубанская этажерка» и способствовал его внедрению во всех подразделениях истребительной авиации ВВС КА. Им также были апробированы новые приемы воздушного боя: «ножницы», «соколиный удар», «клещи», «качели», «бои на вертикалях». Выступая активным сторонником наступательного боя, Александр Иванович постоянно руководствуется краткой формулой боя: «Высота, скорость, маневр, огонь» и всегда выходит победителем.

Александр Иванович Покрышкин на крыле своей «Аэрокобры» после 30 одержанных побед

Особое внимание Александр Иванович уделял подготовке летных кадров, их боевой выучке. 30 летчиков, прошедших «школу А.И. Покрышкина», стали Героями Советского Союза, а 3 из них — дважды.

За время войны А.И. Покрышкин совершил более 650 боевых вылетов, провел 157 воздушных боев, официально ему засчитано 59 лично сбитых вражеских самолетов, но до конца своих дней больше всего он гордился не своими личными победами и наградами, а тем, что по его вине не погиб ни один из тех, кого вел в бой. Если Покрышкин видел, что ведомого могут сбить, то немедленно прекращал свою атаку и защищал товарища.

Командующий 8-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации Т. Хрюкин еще 24 декабря 1943 г., представляя А. И. Покрышкина к третьей Звезде Героя, в наградном листе написал: «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас!».

19 августа 1944 г. Покрышкин впервые в стране был награжден третьей медалью «Золотая Звезда» за блестящее выполнение боевых заданий.

В феврале 1944 года гвардии подполковника Александра Ивановича Покрышкина вызвали в Москву с предложением стать начальником отдела боевой подготовки истребительной авиации. Однако он был неутомимым бойцом и стремился на фронт. В апреле его назначили командиром родного полка, а в мае Александр Покрышкин уже возглавлял 9-ю гвардейскую Мариупольскую истребительную авиадивизию.

Войну закончил в звании гвардии полковника. Знаменитый парад Победы 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве был особенным для Покрышкина, ведь именно он нёс Знамя фронта.

Источники

• Познать себя в бою. «Сталинские соколы» против асов люфтваффе 1941—1945 годах. /Покрышкин А.И. М.: Центрполиграф, 2010/
• Небо войны. /Покрышкин А.И. М.:Воениздат, 1970/
• Крылья истребителя. /Покрышкин А.И. М.:Воениздат, 1948/

Небо войны. /Покрышкин А.И./

<...>
— Да. Только что звонил комдив. Получено важное задание из штаба фронта.
— Если лететь, то только одному.
— Безусловно. При такой погоде там, где пройдет один, двое ни за что! Надо, Покрышкин, найти танки генерала Клейста.
О танковой группе Клейста я уже кое-что знал по сводкам Советского Информбюро. Она наносила нам ощутимые удары. Пройдя западнее Орехова, через ряд районов Донбасса, танки вышли к Дону.
Здесь они предприняли попытку взять Шахты, форсировать Дон и обойти Ростов. Но, получив сокрушительный контрудар под Шахтами, группа Клейста откатилась назад и куда-то исчезла под покровом осенних туманов.
"Надо найти танки Клейста!" — задание очень конкретное. Кто, кроме летчиков, в этих условиях мог за один-два часа обшарить все прифронтовые дороги, посадки, села и сказать: танки вот здесь?!
Никто.
Нужно было только увидеть их, только сообщить, где, в каком месте они в данное время, и командованию фронта станут совершенно ясны все оперативные планы вражеской группы "Юг". Надо было знать, куда направлены танковые силы врага, — вот что было решающим для наших войск, обороняющихся в этом районе.
— Дайте мне двухкилометровку, — попросил я Никандрыча. Моя карта малого масштаба не годилась для такого полета.
Штаб полка сообщил в дивизию, что на поиски танков Клейста вылетаю я. Только Никандрыч положил трубку, позвонили к нам. Комдив вызывал меня к телефону.
— Покрышкин, надо найти танки!
Это был приказ и просьба вместе. Комдив повторил его для того, чтобы я еще больше проникся важностью задания. Он понимал, что одних слов "надо найти" мало. Нужно было сказать еще что-то.
— Мы сегодня уже потеряли два "маленьких" в этом поиске. Они разбились в тумане. Ты знаешь, зачем я говорю тебе об этом?
— Знаю. Я должен возвратиться, товарищ комдив.
— С данными!
— Все понятно.
— Посмотри на Чалтырь. Там наши окружили вражеские войска. Но главное — танки!
— Есть главное — танки!
— Представим тебя к ордену.
— Задание будет выполнено!
Сначала я мысленно прошел по намеченному маршруту. Выйдя к Новочеркасску, повернул на юг, потом взял вправо и полетел вдоль дороги, ориентируясь по телеграфным столбам. Увидев линию железной дороги, повернул снова вправо.
Мне нужно было заранее определить время пролета каждого ориентира. Я проиграл и несколько вариантов восстановления потерянной ориентировки.
После тщательной подготовки сел в кабину МИГа и взлетел. Сразу же вошел в облака, снизился. Высота двадцать пять — тридцать метров, видимость крайне ограниченная, горизонт закрыт, земля просматривается только прямо перед самолетом.
Строго придерживаюсь ориентиров. Вот станица Богаевская. От нее дорога идет на Новочеркасск. Я лечу на Чалтырь. К городку беспечно движутся немецкие мотоциклисты. Если он окружен нашими, вокруг него должны быть свои войска. Я вижу только немцев. Лечу так низко, что, кажется, слышу тарахтение мотоциклов.
Вот и Чалтырь. На южной окраине замечаю много танков. Чьи? Наши? Подхожу ближе и различаю на бортах у них белые кресты. То же самое обнаружил и на западной окраине — десятки танков. Видимо, это часть группы Клейста.
Захожу еще раз, чтобы внимательней просмотреть дворы и улочки. И вдруг замечаю, что в Чалтыре наша пехота ведет оборонительный бой. Значит, окружены здесь не немецкие, а советские войска. Неужели в вышестоящих штабах не знают об этом? Нужно немедленно лететь в полк.
Вернувшись на аэродром, сразу же докладываю в штаб дивизии о нашем окруженном гарнизоне. Мне верят неохотно. Но вылетевшие вслед за мной другие разведчики подтвердили мои данные. Через несколько часов комдив снова приказал мне отправиться на разведку, на этот раз с заданием найти основную группировку вражеских танков.
Теперь я избрал новый маршрут — над проселочными дорогами и лесопосадками. Танки, решил я, не будут держаться открытых трактов.
К вечеру погода стала еще хуже. В холодном воздухе замелькали снежинки. За линией фронта снизился до предела.
Над заданным районом — западнее Новочеркасска — я кружил долго, уже горючего осталось в обрез, а никаких признаков танков не обнаружил. Меня охватило чувство близкое к отчаянию. Не нашел, не оправдал доверия. Неужели их здесь нет? А если они завтра нанесут из этого района удар по нашим войскам? Что скажут тогда обо мне командиры и товарищи?
Я уже рисковал упасть где-то на землю при возвращении, когда решил просмотреть еще одну степную лесополосу.
Отлетев немного от дороги, я вдруг увидел на поле несколько широких следов.
След гусениц!
И вдруг три ряда плотно поставленных один к одному немецких танков! Дыхание захватило. Они! Такая большая группа — машин двести! Вот она, главная сила Клейста!
Танкисты, конечно, не ожидали появления советского самолета в таком небе — они, разложив костры, грелись. Когда же увидели над самыми головами самолет, бросились врассыпную, к своим машинам. Как мыши в норы, они ныряли в люки.
О бензине я забыл — да разве можно было думать еще о чем-нибудь, кроме как о танках! Надо было пройти над ними еще разок, чтобы не ошибиться в подсчете, в месте их расположения. Но это уже было ошибочное решение. Теперь меня встретили таким зенитным огнем, что когда я вскочил в облака, то они были освещены трассами, словно молниями. Пришлось сразу же отвалить в сторону. В эти минуты я, как никогда, заботился о том, чтобы поскорее возвратиться домой.
Памятные ориентиры встали надежными стражами на обратном маршруте и не подвели меня.
Глубокое, могучее чувство боевой радости, фронтовой удачи! Разгаданы вражеская тайна и хитрость. Я почти бегом бежал от самолета к КП. Моего возвращения здесь ожидали уже с большой тревогой. Телефонистка Валя, увидев меня, заулыбалась.
— Нашел? — спросил командир полка.
— Нашел! — ответил я.
Валя подала мне в руки трубку. Комдив ждал на другом конце провода. Он выслушал мой доклад, поблагодарил и не задал ни единого вопроса для уточнений. Донесение о танках Клейста надо было срочно передать в другие, высшие штабы.
За ужином, в общежитии, что бы я ни делал в этот вечер, у меня перед глазами так и стояло впечатление той минуты, когда я видел следы на пашне, затем в три ряда танки и пылающие костры у лесополосы. Эта картина врезалась мне в память навсегда.
Разведчику трудно самому оценивать добытые им сведения о противнике. Но увиденные мной в этой мгле осеннего вечера немецкие танки были такой крупной "находкой", что о ней то и дело говорили в штабе в течение целой недели. Их словно выхватили из темноты лучом прожектора и уже не выпускали из-под этого бдительного света. На второй день рано утром кто-то полетел посмотреть на поля Каменного Брода, где я обнаружил танки. Их там уже не было. Но следы от них ничто спрятать не могло!
Группу Клейста встретила наша армия прочной обороной у Ростова. Там вспыхнула яростная, небывалая битва. Немцам тогда удалось на несколько дней ворваться в город. Но подготовленная оборона не позволила врагу захватить город с ходу. Существенные потери противника сразу же сказались. Враг вполз в Ростов, но при первом штурме наших войск не выстоял, проворно бежал на запад. Когда наши освободили этот красивый, спаленный войной южный город — первый в ходе Отечественной войны! — я чувствовал, что в этой славной победе армии и народа была частица и моих сил.
Удар наших войск по врагу под Ростовом вскоре отозвался гулким раскатом нашей победы под Москвой. Наступление Советской Армии под Тихвином, разгром вражеских полчищ на московской земле и на других участках фронтов были замечательным новогодним подарком народу, радостными провозвестниками нашей окончательной победы. Но ее солнечный день был еще далеко-далеко, за туманами, вьюгами, дождями, за грозными испытаниями еще нескольких лет войны.
---

"Познать себя в бою" /Покрышкин А.И. стр. 262-263/

— «Тигр», я — «Борода», противника вижу. Атакуем!
Группа Ю-88, прикрытая «Мессершмиттами», была атакована сверху. Удар был удачным: загорелись две вражеские машины. Потеряв ведущего Me-109 и ведущего группы бомбардировщиков, самолеты противника со снижением развернулись на запад. Ю-88 сбил один из молодых летчиков. Это была его первая победа.
Позже на боевое задание вылетела и моя восьмерка. Патрулируя на больших скоростях, маятниковым методом, мы встретили десятку Me-109. В сложном бою, имея в группе несколько молодых летчиков, мы сбили трех «мессеров». Этим же составом вечером мы провели бой с восьмеркой немецких истребителей и сбили пять Me-109. В этих двух боях я уничтожил три вражеских самолета. Молодые летчики дрались смело, напористо. Так в боях рождались будущие асы.
Анализируя действия немецких истребителей, пришел к выводу: они стали приходить к линии фронта на большей высоте, чем раньше. Нам стало труднее вести бой, ибо мы летали без кислорода. Уже при небольшой перегрузке на маневре темнело в глазах. Это ставило нас в неравное положение относительно противника не только в бою, но и при поиске. На большой высоте, испытывая кислородное голодание, наши пилоты вступали в бой уже утомленными. Этого допускать в дальнейшем было нельзя. Ведь было все для обеспечения полетов на больших высотах, но сказывалась беспечность со стороны инженерного состава полка и командования батальона аэродромного обслуживания. Наши самолеты попросту не заряжали кислородом, что могло привести к неоправданным потерям.
Под вечер я встретился с инженером полка Урванцевым инженером по вооружению Жмудем. Разговор начал, как говорят, без дипломатии:
— Товарищ инженер полка, вас что, не беспокоит судьба летчиков? Почему наши самолеты не заряжают кислородом? Немцы стали летать выше, и вести с ними бои без кислорода мы уже не можем.
— Указаний о зарядке самолетов кислородом не было. Если это требуется, то примем все необходимые меры.
— Если завтра в самолетах не только моей эскадрильи, но и всего полка не будет кислорода, то летчики устроят бунт.
— Все, договорились, Александр Иванович! Кислород завтра будет.
На следующий день мы летали с кислородными масками. Самочувствие летчиков на больших высотах стало нормальным.
Один очень важный вопрос был решен положительно. Требовалось решить и другой. Боекомплект патронов и снарядов был рассчитан с учетом скорострельности каждого типа вооружения самолета на восемь секунд беспрерывной стрельбы. Опытный летчик, хороший стрелок, стреляя с близкой дистанции, одновременно используя все оружие — пулеметы и пушку, мог сбить до трех-четырех вражеских самолетов за один вылет.
Однако первые же бои показали, что мощную пушку (калибра 37 мм) мы использовали плохо. Часто возвращались даже после продолжительного боя с неизрасходованным пушечным боекомплектом. Причина — неудобное расположение кнопки спуска пушки. Она была сверху ручки управления самолетом. Чтобы нажать ее, надо было несколько вывернуть ладонь руки, что сбивало прицеливание. Это неудобство особенно сказывалось при стрельбе на пилотировании с перегрузками. Управление всем оружием необходимо было переделать на один спуск, на гашетку пулеметов. Разговор по этому вопросу состоялся с инженером Жмудем.
— Товарищ инженер, вы что, собираетесь складировать снаряды?
— Как складировать? Я что-то вас не пойму.
— А вы поинтересуйтесь, почему летчики после боя привозят все или почти все снаряды, а пулеметные контейнеры пусты?
— Я до сих пор понять не могу, почему летчики в бою слабо используют пушку.
Я рассказал, что при стрельбе неудобно нажимать кнопку пушки. И попросил:
— Вот к утру переделайте спуск всего оружия на пулеметную гашетку.
— Но по инструкции без разрешения конструктора этого делать нельзя.
— Мой дорогой инженер, мы, летчики, ведем бой, а не конструктор. Переделать немедленно на моем самолете и на самолетах моей эскадрильи. А вообще надо переделать во всем полку. За это вам летчики спасибо скажут.
— Сделаем. Сложного ничего нет.
---

Летчики о самолетах. Алексеев Дмитрий Алексеевич о Ла-5. Интервью Андрея Сухорукова
<...>
На взлете-посадке Ла-5 был очень сложен. У нас в полку либо на взлёте, либо на посадке, либо на рулении и командир полка, и все командиры эскадрилий, и все командиры звеньев, и почти все рядовые летчики, самолеты «ломали». Бывало и не только «ломали», были и аварии. И я тоже этого не избежал – была авария при посадке.
<...>
Нет, я, конечно, знал, что в Советских ВВС аварийность была большой, но что настолько…

Аварийность была запредельной. Скажу больше, на земле попасть в аварию, на «ла-пятом» мог и самый опытный летчик. Как-то раз, прилетел в наш полк Александр Иванович Покрышкин, тогда уже будучи Трижды Героем Советского Союза. Прилетел для того, чтобы в кинохронике его запечатлели на советском самолёте. Покрышкин то на американской «Аэрокобре» летал. Так посчитали, что Трижды Герой Советского Союза, на иностранном истребителе, это идеологически не допустимо, надо чтобы был на «своём».
Ладно, приехал к нам Покрышкин, репортеров куча, наш комполка к ним пошел, комдив прилетел. Я это всё хорошо видел, поскольку в этот день был в дежурном звене. Постановку фильма организовали по высшему разряду. Вынесли знамя нашего полка, на его фоне стоял Покрышкин, а на заднем плане мы на своих Ла-5 рулили. И я участвовал, рулил. Одним словом, кино.
Ладно, дело идёт дальше, подогнали Покрышкину специально «размалёванный» «ла» – и звезды «за сбитые» на бортах «вот такие», и гвардейский значок, и камуфляж яркий, «свежий». Он на этом «ла» полетал, успешно совершил посадку, а когда стал заруливать, смотрим, «ла» – хоп! и «присел на хвост». Мы уже знали, что это такое – была у «лавочкина» такая особенность, если на нем чересчур резко разворачиваешься, то его не удержишь и, тогда, выламывается заднее колесико. Причем, выломаться оно могло по-разному. Если только вилка колеса выламывалась, то это ничего, так, мелкая неприятность. Но, могло колёсико выломаться вместе с усилительным шпангоутом, к которому вилка крепилась, а выломанный усилительный шпангоут, это выход из строя всего фюзеляжа, это считается аварией. (Авария влечёт за собой серьезное разбирательство: Каким это образом, вне боя был потерян боевой самолёт? Не было ли умысла у пилота сорвать боевое задание? И т.д.)
Мы смотрим, ждем результата (наш инженер полка сразу туда побежал). Возвращается наш инженер «чернее тучи»: «Авария!» Когда Покрышкину сказали, что он аварию совершил, он выругался, сказал, что он «эту показуху, вот где видал!» (и показал где), вызвал себе УТ-2 и улетел. Вообще, насколько знаю, «лавочкин» для Покрышкина был невезучим самолётом, хотя Покрышким, конечно, был выдающимся лётчиком-истребителем (что бы на него сейчас разные «правдолюбцы» не наговаривали). В полете Ла-5 напротив был очень прост. Легко управлялся. В штопор если попадешь – отпусти ручку и он сам выйдет, причем без всякого запаздывания. Всё боевое маневрирование тоже без запаздывания, резко.
---

Александр Иванович Покрышкин о своем друге - Александре Клубове
---

Александр Иванович несомненно обладал литературным талантом! В золотой фонд отечественной военной литературы вошли его книги: «На истребителе» (Новосибирск, 1944), «Крылья истребителя» (Москва, 1948), «Небо войны» (Москва, 1956–1975), выдержавшая пять изданий, «Твоя почетная обязанность» (Москва, 1976), «Познать себя в бою», изданная посмертно (а впоследствии и переизданная) в 1986 г.
---